Чудо, случившееся с Берестеневым

[11-00]

Бегущая толпа накрыла Берестенева на самом верху длинной лестницы. Он только успел сделать три шага, пройти три ступени, ощупывая дорогу легкой тростью, как в настороженные уши нарастающим шквалом ворвались крики, гиканье, мат, ор; накрыли с головой подобно океанской волне и испугали до дрожи. Берестенев замер. В абсолютной темноте рождались звуки, и он чутко ловил их, по звукам пытаясь угадать, пропал ли или беда пройдет мимо. Он давно ослеп, и уши были его единственными друзьями и помощниками.
Справа и слева дробно застучали подошвы – Берестенев стоял на пути бегущих. Толпа молодых, разгоряченных вином и похотью, людей вынырнула из-за угла и помчалась к подземному переходу; зрячие прохожие благоразумно убрались с её пути, но не Берестенев. Он встал, как шаткая преграда, против них, его трость и очки не заметили; первые из бегущих обогнули его, пронесшись мимо, и он стоял неподвижно, надеясь на чудо. Но чуда не было: спустя несколько секунд после того, как толпа поравнялась с ним, Берестенев ощутил сильный толчок в плечо. Он взмахнул руками, выронив трость и ухватив пустоту, и упал вбок. Несколько раз он успел провернуться, прежде чем достиг ровной площадки внизу, но когда он, наконец, лег на нее, его седой висок остановил гранит ступени. Берестенев перестал слышать звуки.

**
Когда звук вернулся обратно в уши, Берестенев ощутил, что лежит на холодном и ровном месте, а в шею больно врезается что-то острое и не менее ледяное. Он приподнял голову и оттолкнул это рукой, пальцы нащупали твердый гранит. Берестенев лежал в самом низу лестницы, головой на ступени. Он понял, что пробыл без сознания всего несколько секунд; толпа ёще проносилась над ним, люди огибали его лежащее тело, перепрыгивали через него, задевая ботинками раскинутые полы пальто и оставляя следы. Но толпа уже схлынула и была неопасна; последний человек промчался мимо, и топот его поймал и заглушил камень. Кто такие они и куда бежали, спасались от кого-то или догоняли – Берестенев так и не подумал о них, потом забыл, занятый совершенно другим делом. Он открыл глаза и попытался встать.
К нему, лежащему навзничь, уже спешили люди. Какая-то девчоночка, совсем юная, в белоснежной куртке, подбежала с криком: «Дедушка, вам помочь?». Берестенев не услышал ее возгласа. Она подхватила Берестенева под локоть и потянула вверх. Он встал на колени, машинально отряхивая пальто и оглушенный падением. Висок ломило от острой боли; он провел по нему рукой и поднес пальцы к глазам. Кровь, смешанная с песком, сильно испачкала перчатки. Берестенев тупо подумал, что рана его тоже полна грязи и нужно её промыть.
- Ой, у вас кровь идет, - пискнула девчонка. – Может, скорую вызвать?
Подоспел еще какой-то мужчина, сильными и ловкими руками поддержал пытающегося встать на ноги Берестенева. Тоже спросил про скорую. Тот стоял, всё ещё оглушенный падением, не чувствовал чужой помощи и не слышал вопросов – кровь на перчатке ярким пятном отпечаталась в мозгу и жгла сознание. Не веря догадке, Берестенев поднял голову.

Зала, обшитая красноватыми плитами гранита, встала перед ним. На потолке мерцала грозящая погаснуть лампа, и Берестенев видел прыжки света. За спиной была лестница, и оттуда лился белый свет дня, мешаясь с желтым светом ламп. Напротив него на стене висел плакат с изображением моря и белого пляжа, с пальмами, с крупными буквами, что никак не складывались в слова. Берестенев видел плакат, рекламу, приглашающую отдохнуть на берегу этого чересчур голубого моря, опоясанного песком, где пальмы склонялись в приветствии.
Как то случилось – Берестенев не думал. Он часто моргал и вертел головой; одного осознания того, что он снова видит, хватило ему, чтобы все остальные события померкли и поблекли; так громадная волна наводнения врывается в жилище, уносит и хоронит вещи, скрывая их от глаз, и наполняет всё видимое водою – куда не глянешь, везде стоит вода.

**
Надо сказать, что Берестенев не родился слепым, а получил увечье много позже, будучи в зрелом возрасте. Все, кто его окружал, и кто был связан с ним невидимыми узами, знали, что он не любил вспоминать то, из-за чего свет навеки ушел из его глаз. Они знали только, что свет погас внезапно, но сам Берестенев верил, что однажды к нему вернется прежнее состояние. Веры своей он никому не открывал, отчего-то решив, что чужие слова сломают мечту.
И вот оно пришло, его личное чудо; время, когда исполняется всё, что желаешь. Тот, кто ударил Берестенева в плечо, давно умчался, но он не вспомнил об обидчике. Он боялся, что мир, вдруг вернувшийся к нему, так же исчезнет, и жадно ловил давно не виданные образы. Но мир никуда не девался, своей незыблемостью надвинувшись на бывшего слепого, и подставлял ему разные стороны, словно приглашая взглянуть и на них. Берестеневу захотелось увидеть небо.
- Так вызвать скорую? – снова задала вопрос девчонка. Телефон прыгал в её ладонях, она хотела помочь и боялась навязываться. Берестенев посмотрел в юное лицо, и каким красивым оно показалось, что ему захотелось расцеловать эти прихваченные морозом щеки. Радость затопила его.
- Не надо, - ответил Берестенев, поскольку нельзя было больше молчать. Голос показался ему хриплым и грубым, и он постарался смягчить его улыбкой. – Немного испачкался.

Он оглядел пальто, всё в больших разводах от воды и снега, и попытался безуспешно счистить перчаткой грязь. Потом снова коснулся виска – острая боль проходила, сменившись тупой и дергающейся.
- Простая царапина. Содрал немного кожу. Сейчас кровь остановится.
Девчонка бросила в сумку мобильник, порылась и достала оттуда пачку салфеток. Берестенев прижал их к виску. Она попыталась очистить его пальто салфеткой, но та мгновенно напиталась влагой и расползлась.
- Не нужно, - сказал Берестенев. Ему захотелось остаться одному. – Я живу тут, в двух шагах.
- Может, Вас довести до дому? Вы себя хорошо чувствуете? – осведомился мужчина.
- Спасибо, я в порядке. Дойду сам. Простая царапина.
- Если почувствуете тошноту, вызовите врача, - посоветовал мужчина. – Возможно, у Вас сотрясение мозга.
- Хорошо. – Берестенев улыбнулся им и, повернувшись, стал подниматься наверх. Он забыл про трость и очки; они, растоптанные, остались в переходе.

Сердце уже не колотилось, как бешенное, но сжалось, едва он увидел деревья и небо. Зимний день был в разгаре, точь-в-точь таким, каким он себе представил его утром: немного морозным и сухим. Грязь и вода были лишь в переходе, где тепло и ботинки месили их подобно тесту. Здесь, наверху, снег едва припорошил асфальт и красиво увенчивал кроны деревьев, кусты и дома. Редкие прохожие не нарушали его белизну. На шоссе из боковой улицы повернула машина, погудев неторопливому пешеходу, и гудок уставился в ухо Берестеневу. Впервые за долгое время он увидел причину звука, а не угадал её. Всё стало как прежде, как давным-давно, в том времени, что он старательно забывал и вспоминал только в глухие ночные часы. Ночью (отчего-то всегда глухой ночью, после пробуждения) к Берестеневу приходили воспоминания, увлажняя его слепые глаза и вызывая сильную боль в груди. Он вспоминал какой-нибудь случай, или день, час, минуту, что давно прошли. Они были полны возможности видеть, и Берестенев вновь переживал заново то, что пережил раньше, но уже по-другому. Воспоминания из прошлого прокручивались перед ним в каком-то новом качестве. К примеру, он видел, как на выпускном вечере их класс высыпал из дверей и усеял поляну перед школой, как мальчишки легли в траву, у ног девочек, уступая им место в кадре. Отодвинув вглубь сознания толпу смеющихся подростков, Берестенев вспоминал другие вещи. Он видел, как солнце путается в кронах, и как старое белое здание школы прячется от лучей в тени вековых лип. В своей памяти он рассматривал желтые головки одуванчиков, густо поросших в траве; желтые одуванчики в косах девочек. Он видел их узкие лепестки цвета новорожденного цыпленка. Лежащий Берестенев помнил мохнатую травинку под подбородком, и севшую на нее стрекозу за секунду до того, как фотограф сказал: «Так, все смотрим на меня». Какими блестящими были стрекозиные крылья, когда на них упал блеск солнца!
И вот вновь всё вернулось, выгнав навеки ущербный мир, в котором Берестенев был вынужден жить последние тридцать лет. Он чувствовал себя так, словно эти тридцать лет провел в остроге, и кто-то распахнул двери, выпуская его на волю. Отныне к нему возвращалось всё: деревья, трава, одуванчики и солнечный блик на крыле стрекозы. Возвращались книги, картины и фильмы. Буквы и слова. Берестенев ощущал безмерную благодарность к той руке, что одним движением вернула ему утерянное богатство.

- Домой! Быстрее домой! - думал он, быстрым шагом идя по улице. Зачем он так спешил, и что будет дома, Берестенев не знал, но внутри родилось и осталось ощущение, что он делает всё так, как нужно, и что, войдя в пустую квартиру, он получит ответы на происшедшее с ним. Пока же, на улице, он боялся думать, чем вызвано его чудесное исцеление. Берестенев понимал только, что виной всему удар, пришедшийся в висок, который ныл до сих пор. Этот удар излечил его от слепоты.
Берестенев почти бежал. Еще поворот, и он окажется у дома, в котором прожил много лет. Он бежал, с каким-то радостным изумлением замечая, как легко передвигается отныне без трости, какими точными стали его движения. Если он видел какой-то предмет – чугунную тумбу, фонарный столб – и протягивал руку, его пальцы тотчас ощущали предмет, связывая воедино чувство и образ. Это было восхитительно.
Поворот – и перед ним старые, высоленные снегом железные ворота, распахнутые во двор. Он нырнул в проем, гулко отстучал шаги, проходя под аркой, и толкнул дверь своего подъезда. На него пахнуло теплом, скрипел лифт, замирая – судя по звуку – где-то на верхних этажах. Берестенев бросился вверх по лестнице, пробегая пролеты, не в силах его ждать. Один пролет, второй, третий, и он у своей квартиры. Торопясь, Берестенев вытащил связку ключей и стал тыкать в замок, пытаясь быстрее его открыть. Наконец, ключ повернулся, и он толкнул дверь. За ней была темнота, до ужаса схожая с той, что окружала Берестенева последние тридцать лет. И только у самых ног лежал квадрат света, падающего из открытой двери.

Он замешкался на пороге, боясь сделать шаг. «Отчего так темно?» - пришла в голову мысль. – «Не ходи туда».
«Может, шторы задернуты? Выключатель здесь, нужно зажечь свет».
Берестенев закрыл глаза и шагнул в квартиру. Привычным, отработанным за годы движением он подошел к тому месту, где на стене был выключатель, и коснулся его; рука скользнула по гладкой, мокрой, ледяной поверхности, не встретив препятствия на пути. Берестенев несколько секунд шарил по стене вслепую, а затем, ужаснувшись, открыл глаза и оглянулся назад, на спасительный квадрат света. И за спиной его была всё та же темнота.

**
Секунду спустя, шаря вокруг себя рукой, он понял, что перед ним не стена квартиры, а грязный холодный пол перехода. Он упал с лестницы и ударился виском о ступеньку. Из рассеченной раны текла кровь, заливая гранит. К нему подбежали люди – Берестенев как через вату слышал их голоса, ощущал их присутствие. Ему помогали подняться; спрашивали, как он себя чувствует, предупреждали, что у него рассечен висок, и кто-то вызвался отвезти его в больницу. Растоптанные трость и очки еще не заметили. Берестенев кивал, соглашаясь со всем, что ему скажут, и сам еще не сознавал, что вновь стал слепым.