[11-00]

ТИПУА

I

- Долго же вы спите, Олсен. Уже почти полдень.
Молодой бородач, с чистым и ясным, как утро, лицом, показался на пороге хижины. Он смущенно улыбнулся и ответил:
- Сам не знаю, как так вышло, Киф. Не помню, когда последний раз я спал так долго, виною всему моя усталость и недавний шторм.
- Помилуйте, Олсен, какой шторм! Небольшая качка, не более того.
Олсен сел на пороге, вытащил из-за пазухи холщовый мешочек и трубку, аккуратно набил её свежим табаком и закурил, выпустив в воздух облако ароматного белого дыма.
- Вот видите, - пожаловался он, - Мне ваша качка показалась настоящим штормом, таким, что я испугался; не раз в ту ночь я молился про себя, чтобы остаться в живых, и жалел, что покинул твердую землю. Море пугает меня, а бездна под килем приводит в трепет душу, и наводит такую тоску, что хоть вой. А ведь это первое моё плаванье и первая буря! Может, я привыкну со временем… Киф, а с вами в первый раз случилось подобное?
- Нет, - подумав, ответил его собеседник, красивый, чуть полноватый блондин с размытыми чертами лица, - Нет.

Олсен, не отрываясь, смотрел вдаль, на чужое море. Чёрные скалы с обеих сторон отрезали небо от воды, указывая вход в бухту, но впереди невозможная яркая синева полуденного воздуха сливалась с бирюзовой водой, стирая границу слияния. Небо было неподвижным, как море, недавний шторм не оставил следов.
Посреди синевы резкими темными силуэтами выступали два брига. Олсен рассматривал опрокинутый вниз мачтами корабль, слипшийся днищем с собратом, точной его копией. Глаза его отметили каждый изгиб линий странного корабля, его точеный корпус, узкие копья высоких мачт, устремленных в глубину, бессильно обвисшую паутину канатов. Ему казалось, что он различает цвета флага.

Зной висел в воздухе, из леса доносился неумолкающий гомон и стрёкот птиц. И так мирно было кругом, что горячая волна поднялась в Олсене и затопила его неожиданной радостью, отозвавшейся в теле негой, и обострила чувства. Покой проник в его душу.
- Как хорошо, Киф! – сказал он моряку, спеша поделиться своей радостью, - Послушайте, этот остров не кажется вам особенным? – он обвел рукою вокруг себя, указывая на крытые листьями хижины, сидящих вокруг небольшого костра голых туземцев и моряков, на шумевший неподалеку лес, на синюю ткань моря вдали, - Если бог создавал Эдем, то за образец он взял этот остров. Смотрите, слушайте: здесь все дышит невинностью и безмятежностью; такой была Земля до первородного греха.
Он заметил у своей ноги наполовину зарытую в песок раковину, протянул руку и поднял ее. Раковина была сломана. Олсен провел рукой по острому краю, повторяя прихотливый изгиб.
- Я родился и вырос в рабочем поселке, далеко отсюда; унылое, скажу вам, место, всё в пыли. Пыль была всюду, круглый год, черная, мелкая; зимою снег напоминал груды угля, летом невозможно было понять, какого цвета трава. Листья, цветы, деревья, дома, люди – всё носило чёрный налет. Казалось, что посёлок – как преддверие ада, а люди напоминали чертей… Я не верил, что есть на свете другие места, где у людей белые лица, а их одежда чистая. А однажды я понял, что больше не могу оставаться в посёлке, если не хочу тоже стать чёртом, и бежал. Сел на корабль, думал, что вот теперь настанет другая жизнь… я не могу туда вернуться.

- Слушайте, Олсен, - сказал Киф. Во время монолога товарища он стругал перочинным ножом палочку, пытаясь придать ей какую-то форму, и теперь прервал свое занятие. – Слушайте, я видел, как вы вели себя намедни, во время качки. Вы – не моряк, и не станете им, ваш удел – суша; море не примет вас. Вы сухопутное существо, так оставайтесь на земле, найдите себе другое занятие, а хотите – живите здесь! А что? – в ответ на широкую улыбку Олсена засмеялся и Киф, - Вы сами сказали, что остров напоминает рай до грехопадения – так живите отныне в раю, рядом с простыми людьми и простыми нравами, в раю, где Ева еще не познала стыдливости, - он кивком указал куда-то за спину Олсена. Тот оглянулся.

Две девушки стояли неподалеку, едва укрытые ветками кустов, и о чем-то шептались. Временами раздавался сдержанный тихий смех. Лукавые глаза цвета густого чая рассматривали моряков; Олсен вскочил и согнулся в низком шутливом поклоне, приложив руку к сердцу. Девушки прыснули, прикрыв рты ладонями.
- Красивая, правда? – поинтересовался блондин. Он отложил палочку и смотрел на девушек прищуренными внимательными глазами, - Вон та, светлая.
Девушка, на которую он указывал, действительно выделялась необычным цветом кожи. Если товарка была тёмной, как поспевающая олива, то её кожа скорее напоминала молоко, в которой добавили немного кофе: смугловатая, с золотистым оттенком. Чёрные волосы девушки были лишены синего отлива, присущего всем туземцам на острове, а мягким цветом напоминали сажу, губы имели правильную форму, и даже небольшая припухлость их не портила. Изящный абрис лица поразительно отличался от грубоватых черт подруги. Она казалась обычной европейской девушкой, сильно загорелой.

- Да, красивая, - подтвердил Олсен, любуясь ею.
- Эй, - позвал Киф, и вытащил что-то из кармана, - Идите сюда, не бойтесь, - не вставая, он протянул девушкам руку; в ладони блеснуло что-то яркое, - Эй! Идите, что-то дам. Тс!
Он цыкнул, будто подзывал собаку. Тёмная девушка робко выступила из-за куста. Короткая юбка составляла всю её одежду.
- Давай, иди, красавица. Ближе, ближе. Олсен, ну помогите же мне.
Его глаза горели азартом.
- Бросьте! – Олсен ударил Кифа по руке, на песок упало зеркальце.
Вспугнутые девушки убежали. Моряк подобрал безделушку, вытер о штаны и спрятал в карман.
- Что на вас нашло, Олсен? Только испортили всё. Ещё немного, и мы могли бы залучить девиц к себе в постель; я даже готов был уступить вам светленькую.

Словно что-то хлопнуло на поляне. Олсен даже поднял голову и оглянулся; как и прежде, кричали птицы, зной стал почти нестерпимым, а на берлинской лазури моря грязным пятном торчал корабль. Олсен выдохнул.
- Киф, - сказал он осторожно, - Здешнее солнце опасно, оно напекло мне голову. Мне слышаться странные вещи. Пересяду-ка я в тень. Вы говорили что-то… я не расслышал последние слова. Мне показалось, что вы оскорбили женщину… как смешно.
- Да что с вами такое, Олсен? То вы бьёте меня, то несёте бессмыслицу. Кажется, вы и правду больны.
- Бью вас? – переспросил Олсен, замерев, - Значит, всё верно?
- Что? – Моряка, казалось, забавляла эта сцена, - Я оскорбил женщину? Олсен, не порите чушь, я ничего не сделал; оставьте манеры для наших женщин, вы – на острове, среди дикарей; они как животные, ничего не понимают и не чувствуют. Я только хотел подарить зеркало смазливой девчонке, а что вы там себе вообразили – одному богу известно.
- Вы еще что-то сказали, - выдохнул Олсен, - Что-то еще…
- А, про постель! – осклабился Киф и встал, - Да, сказал. Великодушно прошу прощения и готов принять вызов… Вы дурак, Олсен. Кого вы защищаете? У девицы слишком правильные черты лица, слишком светлая кожа – знаете, почему? Наверняка здесь не обошлось без нашего брата моряка, покувыркался парень всласть с её мамашей. Я тоже был бы не прочь подарить этому острову еще одну райскую птичку. У меня в сундучке найдется дюжина красивых бус, и пара ножей, способных утешить любую здешнюю девицу.
- Вы негодяй! – закричал Олсен.
На крик стали оглядываться другие моряки, сидящие у костра. Двое встали и направились в их сторону.
- Прекратите истерику, Олсен, - улыбаясь, прошипел Киф, - Сюда идут. Вы перестали понимать шутки? Черт с вами.
Не говоря ни слова, Олсен повернулся и пошел прочь.

II

Олсен открыл глаза, отбросил одеяло и резко сел. Неподалёку стонала птица, щели в стенах фаре посветлели, откуда-то раздавалось тихое невнятное бормотание.
С минуту Олсен прислушивался к звукам снаружи, пытаясь понять, что его разбудило. Вспомнилась вчерашняя ссора, и обидные слова Кифа; он нахмурил брови от неприятного воспоминания.
Понимая, что уснуть больше не удастся, Олсен вышел наружу. Деревня будто вымерла, мужчины-туземцы куда-то исчезли, лишь неподалеку в пыли играл малыш, да глухая старуха возилась с костром. Временами она бормотала под нос незнакомые слова. Олсен прошел мимо и направился в лес.

Он словно чувствовал: то, что его разбудило, находится в лесу, и безбоязненно углубился в него. Прошел поляну, испачкав травою брюки, обогнул кусты и чуть не налетел на сидящего к нему спиной человека. Олсен замер. Человек оглянулся и вскочил на ноги; это был моряк из судовой команды, Петерс.
- Привет, - улыбнулся Петерс.
- Что случилось? – спросил его Олсен, - Зачем ты здесь? – ему показалось, что в кустах кто-то прячется, - Кто там?
- Никого. Погодите, - Петерс поднял руку, словно загораживая проход, - Там Киф. Стойте.
- Киф? Что с ним?
Моряк осклабился и пожал плечами.
- Ничего.
Олсен повернулся и направился к кустам, но оттуда вырвался вдруг человек, голая девушка. Она споткнулась, упала, загребая ногами траву. Глухо вскрикнула. Олсен замер. Девушка поднялась на ноги - он узнал ее; вчера стояла с подругой у куста; та самая, светлая, – поднялась и бросилась прямо на него. Налетела, чуть не сшибив с ног, ударила в грудь, словно птица; Олсен поймал её в объятия, не понимая ещё ничего; она черными глазищами мазнула по его лицу и крикнула пронзительно и высоко:
- Типуа!
Он попытался удержать её, но девушка, визжа, забилась в объятиях, раздирая когтями его руки и плечи. Олсен отбросил её, девушка метнулась в лес.
- Чертовка! – присвистнул Петерс. Олсен пытался стереть кровь с глубоких царапин.

Кусты снова зашевелились, и на поляну выбрался довольный Киф. Увидев Олсена, он хмыкнул.
- Вы здесь? Что же… - он подошел почти вплотную, остановился, посмотрел внимательно, - На вас кровь… давайте, помогу.
- Что? Ненавидите меня? – спросил Киф, увидев, как изменился Олсен. Голос его помягчел, исчезло довольство, - Видели бы вы свое лицо… Вы меня сейчас ударите. Что же, ударьте. Это жизнь.
Позади него, набычившись, маячил Петерс. Олсен зажмурился… выдохнул.

Он не ударил Кифа.